Кадр из фильма "Нашествие варваров"

"Нашествие варваров" - одна из самых ожидаемых премьер прошлогоднего Московского кинофестиваля.

Квебекский канадец, автор "Любви и бренных остатков" и "Иисуса из Монреаля", режиссер Дени Аркан снял кино с долгой предысторией. В 1986 году Аркана пригласили на Каннский фестиваль с фильмом "Закат американской империи", где он закатывал прощальный ужин в честь времени упадка. В непринужденной атмосфере застолья болтовня его персонажей, сохраняющих дружески интимный тон, тем не менее охватывала спектр общественно значимых тем и незаметно оформлялась как внятный комментарий к состоянию белой западной цивилизации в целом. Напыщенный интеллектуальный брех, столь уместный в комически-либеральной среде университетской профессуры обоих полов, смещался к полюсу бытовой теплоты и идеально соответствовал той беспечности, какую историк обыкновенно наблюдает при крушениях миров. Стилевым кайлом минимализма Аркан раскалывал человечью породу, которая поставляет на свет одни и те же типы и характеры, а значит - и постоянные темы разговоров, и вечные катастрофы, несть им числа. В том, что закат благополучно продолжается, и что как и при любом очередном "закате" жизнь в целом оказывается, как минимум, терпимой, и расписывается Аркан в снятом спустя 17 лет гиньоле "Нашествие варваров".

Каннская публика фильм полюбила, и вручение ему награды за лучший сценарий выглядело справедливо. Аркан - из тех режиссеров, которым критики выставляют высокий балл за содержательность и кашляют в ладошку, когда речь заходит о киногении. Правда, на этот раз с содержательностью у Аркана тоже не слишком заладилось. В его планы не входило возвращаться к персонажам всей честной компании из предыдущего фильма, прожившим известное количество лет и в соответствии с ним изменившимся физически и иначе. Изначально была идея похожей на поединок встречи человека и смерти, частная история, сбросившая наконец бремя социальности. Это намерение просвечивает и в итоговом произведении. Вся шайка собирается у постели историка Реми, которого пожирает рак. Потяжелевшие друзья, любовницы, не утратившие живости, остаются с умирающим до конца, умея существовать в единственном адекватном им жанре - разговоров, разговоров запросто. Центр тяжести рассказа заметно смещен к переживанию Реми процесса умирания. Отвлеченные от сей конкретики интеллектуальные спекуляции на темы новых варваров и активизированной одиннадцатым сентября полемики весьма незаметны, если вообще присутствуют. Некорректный перевод названия фильма с французского дал повод критике бороздить пространства фильма в поисках блохи актуальности, даже если ее там нет. Куда любопытнее наблюдать за тем, как "цветочное" поколение Реми с его ценностями не теряет лица в присутствии смерти. Хотя, казалось бы, ценности эти должны закономерно обнаружить свои мнимость и иллюзорность. Обнаруживают, конечно. А вот, пожалуйте все ж таки полюбоваться зимним полетом стрекоз, быстроживущих, синеглазых…
Аркану, дидактическому бичевателю заблуждений собственной молодости (это когда позитивность витальности возраста переносится на идеи, этой молодости сопутствующие), не удается ни радикально добить, ни замириться. Потому что мириться он пытается не с теми, а, например, с поколением детей, которые так-то - невежды, но зато доки - в коммуникациях с драгдилерами и в интернете - обе позарез нужны умирающему отцу. А с "теми"… Вряд ли с ними возможен даже худой мир. Впрочем, старомодность действительно вызывает нежность. У фестивальной публики была замечена слеза.

"Гриль-бар "На полпути"". Режиссер Андреас Дрезен (совместно с Дитером Коссликом, новым директором Берлинского кинофестиваля) совершил прорыв современного кино Германии в класс "А". В позапрошлом году впервые за длительное время немецкий фильм не только был включен в конкурсную программу Берлинале, но и завоевал "Серебряного медведя". Речь, состоящая из многочисленных тире-дефисов, идет о двух семейных парах, обитающих в бывшем "демократическом" Франкфурте-на-Одере. Крис и Катрин дружат с Уве и Хелен. Крис - сочиняет астрологические прогнозы на местной радиоволне, изливая в них свое текущее настроение. Уве держит пивнушку "На полпути".

Их жизнь - как немытое окно, пропускает слишком мало света и событий. Через этот фильтр отсеиваются непредсказуемость и случайность, эмоции, отличные от повседневного раздражения и недовольства собой и друг другом. Блеклостью красок фильм соперничает с блеклостью жизни персонажей. Единственным "живым" моментом здесь выглядит пропажа домашней канарейки, которая исчезает из квартиры Криса и Катрин, а значит и из фильма. И все же камера дрожит, не потому что вспоминает Данию и "догму", а потому что трепет свойствен всякой жизни, как синей жилке - пульс. А пока он бьется, история может принять всякий оборот. Свершится адюльтер, переезд, катарсис, да мало ли что может случиться даже в таком неказистом городишке, даже с такими неудачно спроектированными людьми. Вспомним Догвилль. В общем, шанс такой есть. А шанс - это само по себе очень-очень правильно. Даже если он не слишком нужен. Совсем не нужен. Никому. На всякий случай, знать, что он есть, не повредит. Проверенная позиция.

"Прекрасная и ужасная жизнь Лени Рифеншталь". Документальный фильм Рея Мюллера был снят, когда его героине шел еще только девяностый год и начинается подводными съемками, которыми Рифеншталь увлеклась на восьмом десятке. Запечатленная за работой, она и сама, с колышущимися в воде светлыми волосами, выглядит, как изумительная актиния. Ядовитая, или нет? - пытается решать Мюллер, на протяжении трехчасового интервью.

Актриса, режиссер, фотограф Лени Рифеншталь, прожившая сто один год и пять - по названию посвященного ей ташеновского тома - жизней, упокоилась в ночь на девятое сентября 2003 года.

В немецкой культуре она до самого последнего времени олицетворяла статус нон грата. Уже будучи прелестной старушкой, являлась циклопической мишенью для либеральной западной критики. В глазах тех, кто не смог исчерпать комплекс вины за феномен нацизма, так и осталась парией, объектом дискуссий, вспыхивающих всякий раз, как возникал повод, то есть регулярно. В послевоенные годы Лени Рифеншталь путешествовала по черному континенту, километрами расходовала пленку, годами фотографировала племена нубийцев, разбивалась в вертолете, в семьдесят лет занялась дайвингом, к собственному столетию снимала морских звезд - раз уж земные отказали, держала спину и ни в чем не раскаивалась, потому что не считала себя виноватой. Она продолжала работать, потому что - вот ведь, казус - продолжала жить, а ее жизнь складывалась из действия, усилия, движения - в той степени интенсивности, какая вполне дозволяет говорить о доблести. Ветхий век так и не угнался за ней ни в политических взглядах, ни в оценках ее деятельности.

Рифеншталь винили, судили и склоняли на всевозможный манер: любимица фюрера, называвшего ее "моей совершенной немецкой женщиной", официальный кинематографист Третьего рейха, основоположница эстетики национал-социализма, посвятившая себя пропаганде нацистского движения, орудие "магического фашизма", по выражению американской исследовательницы Сьюзен Зонтаг. Структуралистка, влиятельная гран-дама аналитической культурологии, Зонтаг проследила генеалогию опубликованного в 1973-м году фотоальбома Рифеншталь "Последние из нубийцев" и сравняла его с прахом. То есть - с самими фильмами Рифеншталь 30-х годов, по легенде не только определившими стиль национал-социализма, но и способствовавшими его сакрализации. На вопрос Мюллера о ее отношении к подобным высказываниям, Рифеншталь выскажет осторожное удивление способностью "такой умной дамы нести такую чушь". Малоизвестный киноотчет о первом съезде партии победившего Адольфа Гитлера "Победа веры" (1933), короткометражка "День свободы, наш Вермахт" (1935) и получившие мировую известность "Триумф воли" (1935) и "Олимпия" (1938) определили состав преступления Лени Рифеншталь. Обвинения в пособничестве режиму были впоследствии сняты судом. Но не общественным мнением. Как блестяще удается Рею Мюллеру, автору этой документальной картины о Рифеншталь, скрывать свое, вы сможете оценить сами.

"Круглосуточные тусовщики" "Я бездельник, мама", - пел Цой в питерской юности. Бездельники порой становятся основоположниками. Зануда Уинтерботтом вместе с оператором Робби Мюллером, которому удается передать на пленке и свежесть ржавчины, на этот раз превзошел себя. Энциклопедии нью-эйдж у него слава Богу, не вышло. Знатокам и фанам вряд ли покажут больше того, что они и без старичка Боттома знают. Будут фаны ругаться, как пить дать. Для не замешанных в этом деле все обстоит, как самый настоящий исторический фильм. С размахом. Истории удостоены полубезумный сброд, торчавший в безвестных залах Манчестера, и годы, которые так бешено помчались после середины семидесятых, что никакая Алиса не догнала бы этого зеленого кролика. Хотя духу времени и не соответствовало торопиться в физическом измерении или ускоряться во всех остальных. Дух времени был вальяжен, хотя и анархически гремуч. Первыми его поймали Sex Pistols, а парень по имени Тони Уилсон приклеил ему усы, то есть создал то, что стало называться музыкальным лейблом. Клеил он в месте, которое называлось Фабрика, и освоение им индустриальных зон под вечерины навевает ностальгию по рэйвам наших ранних девяностых. Что там клокотало под лейблами Joy Division, New Order и Happy Mondays, и как случилось, что оно вырвалось на волю и вселило идею ускорения в завороженные звуками головы, Уинтерботтом не рассказывает, но отлично видно, как из одной эпохи выпрастывается другая, более жесткая, с клыками и когтями, и готика нарастает, чтобы обрушиться, как дом Ашеров, на тех, кто съезжал по его перилам. Иронический автокомментарий Уилсона, которого сыграл Стив Куган, и снятая в репортажном стиле сцена массового отравления голубей - хэппенинг, предпринятый братьями Райдер накануне их первого альбома в качестве Happy Mondays, как и прочие фигуры, не мешают отчетливому ощущению, что автору не по душе, как все постепенно сходит на нет. Вообще, вся эта поганая закономерность - "на нет".

"Труппа". Что случилось с Робертом Олтманом, от которого привычно ждать чего-то желчного, чего-то в духе "балеты долго я терпел, но и Дидло…"? Отчего он, разобравшийся со всяким жанром в кино и с многими видами искусства и шоу-бизнеса, вдруг оказался столь милосерден к классическому и современному танцу? Ответ не в сладости антраша, а в медовой-бедовой Нив Кэмпбелл, за которой не просто уследить среди пляшущей и разминающейся массовки, кишащей, как и положено, у Олтмана в кадре. Но взгляд все равно будет искать ее и находить неважно за каким занятием. Потому что не суть, чем занимается мисс Кэмпбелл, танцем, кино, отмокает в ванной, растягивается на премьере, солирует в труппе или подает в баре тем, кто собрался поддать, она вызывает уважение и симпатию. И всякие интриги, которые любит выставлять напоказ Олтман, и которых в фильме на этот раз не будет, - ничто рядом с ее грациозной уверенностью. Потому и нет интриг, а есть Кэмпбелл, готовая оставить танец ради человека, и невероятная, чересчур эффектная и тем немного пародийная сценография постановки, усмешка по поводу которой слишком спрятана Олтманом. Так что вперед, зеваки - праздно восхищаться чужим трудом и стойкостью. И спецэффектами с костюмами, соответственно. Очень нескучный, обыкновенный концерт. Девушку Кэмпбелл там зовут Рай.

"17 раз Сесиль Кассар". Муж умер. А то, что он сказал обожавшей его жене после смерти, ее не слишком утешило. "Купи себе новую кровать, - сказал мертвый муж, - только не переезжай в другой дом". Беатрис Даль в фантасмагории Кристофа Оноре играет женщину, которой нечем утешиться, мир вокруг нее, как жеваная бумага. И должно пережить еще 16 эпизодов, прежде чем она снова испытает лето.

"Лига выдающихся джентльменов". Стивен Норрингтон, постановщик разухабистого "Блэйда" и амбициозного "В последний момент" вернулся к началу ХХ века - в комиксе. Век этот задолго до своего наступления явился прибежищем пышущих паром и сверкающих хромом, переливающихся теплым сиянием слоновой кости и радужных химикатов фантазий Жюля Верна, Герберта Уэллса, Роберта Стивенсона, а также демократических опусов Марка Твена. Химия века менялась, а на границе собрались персонажи бестселлеров прошедшего столетия. Некоторые, как Дориан Грей, должны были уйти вместе с ним. Другим, как Том Сойер, химическая реакция была нипочем. Кроме них - капитан Немо на собственном транспорте, Человек Невидимка, доктор Джекил, из которого всегда кстати вылезает халкоподобный мистер Хайд, леди-вампир Мина Харкер, а также герой романов Хаггарда и председатель избранного общества, Алан Куотермейн, которого играет Шон Коннери. Им предстоит обезвредить злодея Фантома, задумавшего понятно что, и проверить на прочность собственную способность остаться в будущем - в качестве литературных героев или идей, лелеемых их авторами. Очень детское кино, смахивающее по заряду бодрости на радиопередачи некогда популярные в семидесятые годы, а записанные аж в сороковые - "Клуб знаменитых капитанов" Крепса и Минца, в членах которого помимо капитана Немо состояли Дик Сенд, барон Мюнхгаузен, Робинзон Крузо и Гулливер. Вспоминается также более поздний ученый "Коапп", где паслась лига выдающихся животных. Что касаемо идей, то провалились практически все. Герои и книжки любимые - остались. Не написалось, вот, новых. Видно где-то в обновленном химическом составе не хватило некоего элемента.

"Развод". Нипочем не догадаться, что это кино снял Джеймс Айвори, нежно любимый за коллекцию видов-фильмов на различные времена и культуры. Слишком мало для Айвори оттенков. Но, к сюжету. Американка-поэтесса (сыгранная Наоми Уоттс из "Малхолланд Драйв") оставлена мужем-французом, чье семейство - состоятельные буржуа, знающие разницу между сумочкой и сумочкой от Эрмес. Муж настаивает на разводе и разделе имущества. Хит дележа - привезенная из Америки фамильная реликвия поэтессы - картина, предположительно, де ла Тура. Спасать семейное сокровище от французской жадности в Париж прибывают все заокеанские родственники. Главный сюрприз ожидает их на Эйфелевой башне. Достанется всем равномерно, наверное, за сходство - если не в мотивациях, то в устремленности, с какой обе семьи добиваются своего. Когда-то давно француз Клод Зиди снял смешную комедию с Фюнесом и Жирардо про разборки в семействе капиталиста и честно назвал ее "Склокой". У Айвори - то же самое, только завуалированное шарфиками с Фобур Сент-Оноре, любовным разочарованием и, если смешное, то незаметную такую чуточку.

"Рим Феллини". К 1972 году, когда была снята эта мозаика, всякому кинозрителю было известно, что в открытом городе обитают женщины с громким голосом, мужчины с тонкими шеями и дети, не слезающие с горшка. Одни из них похищают велосипеды, а другие ведут сладкую жизнь, намотав шелка кашне на неудавшиеся шеи. Все эти детали римской жизни были известны, по преимуществу, из "комедий по-итальянски" и фильмов все того же Федерико Феллини, начинавшего карьеру режиссера почти одновременно со славными неореалистами - доками по части краденых велосипедов, горького риса и дрожи земли.

В 1972-м Рим все так же прекрасен. Особенно интерьеры. На кухне всегда кто-то ест спагетти. Раз в минуту тип в белой шляпе и черных очках на голое тело обязательно совершает моцион через кадр. Как минимум один карапуз седлает с воплями вышесказанный горшок, чтобы превратиться в "бедного ангелочка", хотя бы устно, при появлении усатой бабули в черном. Это случается примерно раз в пять минут. Каждые семь - кто-то непременно обменяет "мешок с дерьмом" на "чертову рожу" с вытекающим мордобоем. Римские проститутки внушают почтение, ибо ведут свой род от борца и клоуна. В сегменте фильма, посвященном борделю времен бомбежек, это единственное чувство, которое они способны вызвать у столпившихся за барьером мужчин. Рим по Феллини - концентрат разбушевавшейся человеческой плазмы, будто вытеснившей крупицы солидности и респектабельности в окружающие монументы. А оставшаяся живость склонна принимать несколько определенных поз - карнавальных. Особого внимания удостоен Ватикан. На презентации церковных мод кардиналы на роликах демонстрируют костюмы Данило Донати: при помощи этой модели вы можете очень быстро попасть в Рай. Или, как сообщил попавший в кадр американец Гор Видал, "в Риме можно спокойно ждать конца света, в нем можно наблюдать его, как из окна".