Беседу ведет и комментирует Лариса Малюкова

   

    В 2008 году крупнейшей российской анимационной студии „Пилот“ исполнится двадцать лет. Ее отцами-основателями были режиссеры Александр Татарский и Игорь Ковалев. Позже к ним присоединился искусствовед Анатолий Прохоров. Татарский с Ковалевым вместе делали пластилиновые эссе, например, „Пластилиновую ворону“, потом были не менее знаменитые „Крылья, ноги и хвосты“. Но всемирно известным имя Игоря Ковалева стало после первого самостоятельного авторского фильма „Его жена курица“. В начале 90-х один из талантливейших отечественных аниматоров уехал в США. Но и в Америке на студии „Класки Чупо“ Ковалев продолжал заниматься артхаусным кино. Его картина „Молоко“ — фантастический пейзаж внутреннего мира взрослеющего мальчика — завоевала все мыслимые и немыслимые награды. Ковалев — единственный из мультипликаторов мира, который трижды удостаивался Гран-при кинофестиваля в Оттаве. Он же режиссировал нашумевший мультсериал 90-х The Rugrats Movie („Карапузы“), к удивлению прокатчиков взлетевший в США на высшую строчку рейтинга кассовых сборов.

    И мало кто заметил, что над самым популярным сериалом на ключевых должностях в Америке работали девять россиян — „птенцов“ российской студии „Пилот“.

    Игорь Ковалев. Идея самостоятельной студии „Пилот“ родилась, еще когда мы жили в Киеве. Мы тогда о режиссуре только мечтали. Работали мультипликаторами на студии „Киевнаучфильм“. Нет, еще раньше. Мы учились на курсах аниматоров, а Саша уже говорил о будущей студии. Я его урезонивал: „Может, сначала аниматорами станем?“ Мы работали в Киеве в удивительном студийном коллективе, про который Саша всегда рассказывал изумительные байки. Но решение создать свою маленькую студию созрело уже тогда. Мы поняли, что режиссурой нам заниматься просто не дадут. Хотя обещали из года в год. Значит, надо исхитриться заработать деньги и сделать что-то свое. Так, работая на „Киевнаучфильме“, мы начали потихоньку мастерить свою технику. Мы… Да нет, конечно же, Саша. Он находил на свалках металлолом, среди которого затесался потрепанный рентгеновский аппарат. Кажется, более двух лет он сооружал мультстанок собственного производства. Это „мы“ возникло от Сашиной щедрости. Он потом всегда рассказывал: „Мы сделали… мы смастерили“. Но наша доморощенная „студия“ тогда состояла из нас двоих. Мы делали всё — от сценария до записи звука. Первым был фильм (мы замахнулись аж на сериал) „Кстати о птичках“. Вышли две серии. Придумали название для своей андерграундной студии „Фокус“.

   

    Лариса Малюкова. Но смотри, ты продолжаешь до сих пор идти по пути андеграунда, а он стремился к народному кино…

   

    И. Ковалев. Безусловно. И стал народным режиссером.

   

   

   

    Л. Малюкова. Тогда как же вы могли совмещаться?

   

    И. Ковалев. Скажу тебе честно. Просто я изменился. Мы же познакомились на почве комедиантства. Я, как и он, обожал смешное искусство. Цирк, клоуны… Татарский вырос среди клоунов. Его папа сочинял для них скетчи. Сам Саша работал в цирке униформистом. Я тоже любил цирк. Обожал Чаплина. Точка нашего соприкосновения — смешное. Но когда мы начали работать вместе уже в Москве, я, как въедливый комар, стал ему твердить, что хочу делать что-то иное. У меня накопилась усталость от смешного. К тому моменту мы уже так насмеялись — в жизни и на экране, столько всего понаделали… Эти наши бесконечные розыгрыши, которые в Сашиных пересказах выглядели еще забавней, чем в жизни. При этом мы фанатично бредили режиссурой.

    Почти год длилось наше с Сашей поступление на Высшие режиссерские курсы. Наша студия упиралась, и нас не отпускали. Курсы (куда мы уже отправили свои „подпольные работы“) просили студию прислать направление, но нам отказывали под любым идиотским предлогом. В результате многомесячной позиционной борьбы направление выдали только мне. Но Сашу пригласили на „Мульттелефильм“, кажется, это доброе дело сотворила Елизавета Бабахина.

    На режиссерских курсах я, мальчик из Киева, увидел, что существуют Брессон, Бергман, Дрейер… Земля поплыла под ногами. Все перевернулось с головы на ноги…

   

    Л. Малюкова. И ты решил, что нечто подобное можно делать и в анимации. Рисованный артхаус.

   

    И. Ковалев. Конечно, мне не хватало насмотренности. Ведь и в анимации уже существовали свои шедевры.

   

    Л. Малюкова. Саша рассказывал, какие жесткие дотошные разборы вы устраивали еще на „Киевнаучфильме“, анализировали покадрово каждую новую картину. И, невзирая на иерархию, камня на камне не оставляли… Учились на ошибках других. Саша говорил, что вы дополняете друг друга по принципу взаимодействия двух шестеренок. После всех перипетий и расставаний вы должны были вновь слиться в один удивительный и противоречивый организм: Татарский-Ковалев.

   

    И. Ковалев. До „Пилота“, ты же помнишь, было телевидение. „Экран“. Саша там уже работал, а я за ним приехал в Москву. Но в столице невозможно было прописаться. Меня приняли на работу нелегально. Мой псевдоним был — Ольга Охримец. У нас на киевской студии работала такая художница. Вышла замуж за москвича. И вместо меня устроилась на работу… Потом уж вся наша команда пришла в „Пилот“: мы с Сашей, наши соратники и ученики.

   

    Л. Малюкова. А как возникла ваша „пластилиновая симфония“ — заставка к программе „Спокойной ночи, малыши“ и „Пластилиновая ворона“?

   

    И. Ковалев. Да как обычно: просто и весело. Студия запланировала сделать фильм по рисункам детей. Были уже готовы два сюжета из сборника. Первый „О картинах“ сделан в гуаши, второй — в карандаше. Его тоже как бы весь нарисовали дети. На самом деле, рисовал я — левой рукой. В первом сборнике тоже было несколько детских рисунков. А тут я просто взял карандаш в левую руку. Было ужасно трудно. Но Саше очень понравилось: „Вот так и рисуй. Невозможно отличить от ребенка“. На самом деле, посмотришь внимательно: конечно — можно. Тут пришел Эдуард Успенский, принес стихотворение „Про ворону“. Стали думать: что же еще можно сделать? Как? Сидели втроем. Что-то предлагали. Тут Саша и воскликнул: „Пластилин!“ Успенский подхватил: „Отлично!“ Я трезво заметил, что не умею лепить. „И я, — развел руками Саша. — Что ж, придется брать другого художника… Игорь, ты с ума сошел, ты же ходил заниматься в скульптурную студию?“ „Вспомнил бы еще драмкружок, когда это было“. — „Ковалев, будем делать пластилин“. И мгновенно как-то все сложилось, завертелось. Пластилиновую ворону и дворника я сделал, скажу тебе честно, за день… Но других персонажей… В основном их лепила Лена Косырева. Вот отчего так вышло. Звонок из Киева. Папа умер. Пятьдесят пять лет. Теперь вот сравниваю: младше Саши на год. Я уехал в Киев.

   

   

    Обещал Саше, что приеду через пять дней. Задержался. Он был обижен.

    Мне же безумно понравились персонажи, которые смастерила Лена. Они все сделаны в одной стилистике. Так и начался наш „пластилин“. А „Падал прошлогодний снег“ — это уже все Саша. Сценарий его и покойного Сережи Иванова. Я в то время работал в Киеве аниматором. Но режиссерский сценарий — шаг за шагом — обсуждали по телефону, каждый кадр. Звонил он мне утром, днем и вечером.

   

    Л. Малюкова. Как в центре идеологически стерильного „лапинского“ ТВ, с его железобетонными уставами вдруг возникла ваша общность свободного творчества? Как вы все вместе оказались в одном месте в одно время?

   

    И. Ковалев. Однажды мы пришли на ярмарку, помнишь, где были всякие художественные поделки? Стояли ребята и продавали свои фигурки из пластилина, рисунки. Спрашиваем: „Любите анимацию?“ „Да“. Это были Сережа Шрамковский и Дима Маланичев. Но самым первым появился Андрей

    Свислоцкий. Сам решил попробовать себя в анимации. Уже знал фильмы „Обратная сторона Луны“, „Падал прошлогодний снег“. Пришел на „Мульттелефильм“. Стал говорить с нашим редактором Елизаветой Бабахиной. Она нас зовет: „Вот новый человек, не хотите посмотреть его портфолио?“ И нас представляет: „Это тот самый Татарский, который сделал «Обратную сторону Луны», а это — сценарист того самого фильма“. Андрей натурально обалдел. Бабахина приняла его на работу. Андрей привел своего друга Женю Делюсина. Оба архитекторы. Так начала складываться команда. И пошли фильмы: все три „Профессора Чайникова“, „Следствие ведут Колобки“ разные рекламы типа „Экономьте воду“…

    Там же на студии мы организовали курсы художников-мультипликаторов. Саша всегда хотел и любил учить, делиться, сплачивать… Потом, когда мы уже из основного здания Телецентра переехали в так называемый „барак“, работали командой.

   

    Л. Малюкова. И как же возникла студия?..

   

    И. Ковалев. Очень просто. Наши ученики стали аниматорами классного уровня. Я говорю: „Саша, скоро они начнут работать намного лучше нас“. Он отвечает: „Значит, хорошо учим. Должны обучать еще больше людей“. И так как курсы работали успешно, нам пошли навстречу и дали две комнаты, где мы и вели занятия. Совершенно бесплатно. В „бараке“ возникло ядро: Татарский, Ковалев, Делюсин, Свислоцкий, Барбэ. Алла Юрковская (она сейчас живет в Германии), Сережа Шрамковский, Дима Маланичев (тот самый, имя которого нынешней осенью появилось на российских экранах в качестве артдиректора нового полнометражного блокбастера „Симпсоны“). Потом пришли Виталий Шахиров, Степа Бирюков.

    А Саша уже двигался дальше. Узнав о создании корпорации „Видеофильм“, рванул к его главе Олегу Уралову. Так на рубеже 80-х и 90-х и возникла студия „Пилот“. Сначала государственная, а потом — первая частная в стране. Профессионалов всех звеньев готовили тут же, на студии.

    Но до этого еще были поиски здания. Думаешь, кто занимался этим? Правильно, Саша. Скажу тебе честно: не потому, что я не хотел. Я сидел и работал. У меня для этого есть главные качества аниматора — „чугунный зад“ и „пальцы с мозолями“. А Саша уже уволился с телевидения. Уралов взял его на ставку, разрешил искать здание. Вот мы под его эмблемой „Видеофильма“ и возникли. С 1988 года студия начала существовать как „Пилот“. А уже в 1989-м вышли сразу два фильма: „Лифт“ и „Его жена курица“.

   

    Л. Малюкова. Рассказывают легенды про „Пилот“ первых лет, про студийную атмосферу. Когда все вместе дневали и ночевали, делая одно общее дело…

   

    И. Ковалев. Так и было, хотя я уже снимал свое кино. Но и преподавал как сумасшедший. Учил ребят. Вскоре и второе поколение: Андрюша Свислоцкий и Женя Делюсин стали сами преподавать. Представляешь, насколько быстро они все схватили? Учили вместо нас, разгрузили. За Барбэ, Свислоцким, Делюсиным пришли просто гении аниматоры Леша Алексеев и Игорь Вейштагин — они сейчас работают в Венгрии. Свой второй фильм „Андрей Свислоцкий“ я снимал уже практически с одним аниматором — Лешей Алексеевым (только пару сцен — с В.Орловым).

   

    Л. Малюкова. Но почему же вы все — такие близкие, самые его любимые, талантливые — уехали? Как он всеми вами гордился и как обижался тогда… В какой-то момент он почувствовал себя преданным, страшно одиноким.

    И. Ковалев. Если ты спрашиваешь о ребятах, которые отправились в Венгрию, то это было чуть позже. Ты же сама помнишь — это было безнадежное кризисное затишье. Самое начало 90-х. Они не знали, что делать. Уезжали от безденежья, от тоски в отсутствие работы. У меня — отдельная история. Я приехал в Америку с „Его женой курицей“. Там был такой тур: раз в год приглашают режиссеров со всего мира. Я оказался на диснеевской студии с классиком Ежи Кучей. Показывал свой фильм. И встретился там с президентом студии „Класки Чупо“ Габором Чупо. Он посмотрел картину, подошел ко мне и пригласил на свою студию. Не сразу режиссером, потому что я не говорю по-английски. Но повторял изо дня в день, что двери его компании всегда открыты для меня. „Приезжай прямо сейчас“. — „Я не могу, делаю в Москве фильм „Андрей Свислоцкий“. — „Заканчивай у меня“. -“Нет. Это фильм студии „Пилот“. Я действительно не был готов ехать. Но определенную роль сыграла моя жена. Она чувствовала приближение чего-то нехорошего… Представляешь, мы уехали, и через двадцать дней — путч. Все стали говорить: „Ковалев как в воду глядел, он, наверное, что-то прознал“. Но мне было просто интересно поработать в новых условиях. Чупо уговаривал грамотно: „Ты ничем не обязан. Приезжай, поработаешь, посмотришь. В любую минуту вернешься“. Мне и хотелось, и нет. Жена давила: „У нас ребенок. Давай поедем. Осмотримся“. Я был уверен на сто процентов, что это временно. Максимум на год. Но Саша сразу сказал: „Знаешь, оттуда еще никто не возвращался. И ты не вернешься“. Я спорил: „Увидишь, через два месяца вернусь“. Приехал через одиннадцать месяцев, но в отпуск…

   

    Л. Малюкова. Он был по-настоящему деморализован…

   

    И. Ковалев. Он никогда этого мне не показывал. Хотя, знаю, был настолько обижен, что позволил себе вещи, которые меня задели. Во всех интервью повторял (о чем потом искренне сожалел): „Вот и мой лучший друг Ковалев не выдержал. Я — патриот — остался. Он уехал за колбасой“. Это было порывом обиды. При этом он был обижен не столько на меня, сколько на Габора…

   

    Л. Малюкова. Да, всегда говорил, что Чупо — настоящий лазутчик, ворует у него лучших людей студии…

   

    И. Ковалев. А знаешь, что потом случилось?.. Пошли звонки. „Игорь, как ты там?“ Один, второй, третий, четвертый. Славик Ушаков. Миша Алдашин. „Поговори, может, и нас возьмут?“ А с другой стороны давил Габор: „Нужны сторибордисты, аниматоры“. „Но они не поедут“ „А ты позвони. Спроси. Не решай за них“. Звоню Жене Делюсину, Андрею Свислоцкому. Как раз после путча. На той стороне провода: „Игорь, ты нас ошарашил. Дай подумать хотя бы неделю“. „Думайте сколько угодно“. Ровно через два дня звонит Андрюша: „Я готов“. Через три — Женя: „Я согласен. Оформляй документы“.

   

    Л. Малюкова. Потом Леша Алексеев, Игорь Вейштагин и еще несколько ребят уехали в Венгрию — так вы оголили все тылы Татарского.

   

    И. Ковалев. На студии „Класки Чупо“ образовался филиал „Пилота“: Свислоцкий, Делюсин, Дима Маланичев, Сережа Шрамковский, который до того уже работал в Испании… Виталик Шафиров. Я уже не мог остановить этот „исход“. Это было их решение.

   

    Л. Малюкова. Саша ярился, как лев. Но ничего не мог сделать. И тогда включился „резервный бак“ твоего „брата Пилота“ Татарского. Он стал обучать новых аниматоров.

   

    И. Ковалев. Да, ему пришлось начинать все заново.

   

    Л. Малюкова. При этом вы умудрялись постоянно контактировать через океан.

   

    И. Ковалев. Я приезжал в Москву каждый год. Мы советовались, обсуждали новые проекты. Я пересказывал ему сценарий своего очередного фильма „Птицы на окне“. Он подолгу говорил про „Прибытие поезда“, революционный полнометражный проект, который мы начинали вместе. Тут уже я начинал на него напирать: „Почему ты не заканчиваешь фильм? Такой материал. Такое кино“. „Тебе легко говорить. Нет денег“. Мы чуть ли не до драки доходили: „Саша! У тебя хватает энергии на столько вещей, проектов, на студию, на строительство дома. Почему ты не заканчиваешь фильм?“ Все говорили ему, что материал гениальный. Он сам рассказывал, что снятые куски понравились Норштейну, Давиду Черкасскому. Но что-то произошло… Словно надорвалось. Думаю, он охладел к фильму. Говорил, что никому не доверяет, что должен сам заниматься студией. Что нет времени режиссировать. Я не мог этого понять. Он же прежде всего — режиссер. Но он действительно разрывался. Я умолял его буквально на коленях: „Давай закончим“…

    Хорошо помню один звонок. Замогильным голосом Саша сообщает мне, что материал пропал, случилась авария, все залило. Представляешь, говорит: „Всё. Ужас! Фильм восстановить невозможно…“ А в голосе, зараза, улавливаю нотки какого-то затаенного оптимизма. „Так ты рад?“ — „Ты что, с ума сошел? Ведь это конец“. Возможно, он просто перегорел. Первые сцены мы сделали еще в 90-м. Да и заливало целлулоид не один раз. Все лежало на складе в подвале жилого дома. Когда в очередной раз все залило, перенесли на новую студию. Разложили повсюду. Все листы. Сушили. И тут пошел бешеный дождь. Прямо сквозь крышу на десятый этаж. Тогда Саша сказал: „Значит, это судьба. Провидение. Фильм не будет закончен“. Может, я ошибаюсь, но это должен был быть именно тот самый „татарский“ фильм. Именной. Главный. Которого все так долго ждали. Хотя они с Валей Телегиным и делали „Красные ворота Расёмон“, фильм, который я люблю, даже давал ему призы на фестивалях. Но „Расёмон“ — это даже больше Валин фильм, чем Сашин. После долгого перерыва мог бы состояться мощный эстетический и смысловой прорыв, каким должно было стать „Прибытие поезда“…

   

    Л. Малюкова. А этот фирменный пилотовский стиль: стремительный штрих, дрожащее, словно дышащее изображение… В анимации этот стиль близок тому, что делал эстонский классик Прийт Пярн.

   

    И. Ковалев. Я обожал этого режиссера. И страшно благодарен ему. Расскажу в двух словах, как в начале 80-х впервые увидел его „Треугольник“. Вообще-то, я собрался на какой-то иностранный игровой фильм в киевский кинотеатр „Дружба“. Как ты помнишь, перед началом показывали киножурналы.

    И вдруг анимационный сборник, один из сюжетов — „Треугольник“. Я посмотрел… Сразу ушел из зала, не остался на игровой фильм. Пошел в кассу, купил билет на следующий сеанс. Подождал на улице, снова пошел на „Треугольник“. Он меня так шарахнул… Потом познакомился с автором. Мы подружились. Этот стиль мне очень близок, ничего подобного я не видел…

   

    Л. Малюкова. А Саша принял его?

   

    И. Ковалев. Ведь в некоторых пилотовских проектах, в частности в самом последнем, незавершенном полнометражном фильме „Безумные волосы“, действие которого происходит в 40-е годы в Лондоне, Саша частично использовал наши персонажи из „Прибытия поезда“. В Саше жила эта наша общая линия, такой визуальный пульс… Хотя они стали и другие вещи делать… Вообще-то, мы всегда пытались найти компромисс: чтобы нравилось и ему, и мне.

   

    Л. Малюкова. Даже когда вы жили на разных концах света?

   

    И. Ковалев. Вот пример. Саша, посмотрев мой фильм „Молоко“, сказал: „Ковалев, снимаю перед тобой шляпу. По изображению, по технике я ничего подобного в своей жизни не видел. Это апофеоз анимации… Свет, тень, объем… Вот это да. Но что там происходит внутри… Я ничего не понял. Мне это совершенно не близко…“

   

    Л. Малюкова. Но я знаю, что потом он много раз пересматривал картину…

   

    И. Ковалев. Совершенно верно. И проникся, словно пропитался ею… И может, нескромно мне повторять его слова… Нет, не буду.

   

    Л. Малюкова. Он гордился тобой как собой. Всегда говорил, что Ковалев — гений, один из лучших режиссеров мира. Слушай, а ведь и к формированию студии „Пилот“ он с самого начала пытался тебя привлечь.

   

    И. Ковалев. Да, Саша меня все время на это легонько так, но неотступно подталкивал. Чем мы отличались? Конечно, мы и творчески созревали по-разному. И человечески. Саша всегда хотел делать что-то новое. А лучше — параллельно несколько проектов. У него было столпотворение идей. Я спрашивал: „Саша, как можно сразу работать над несколькими проектами?“ Он улыбался: „Ты глупый, мы и не должны все сами делать от «а» до «я». Мы начнем, научим людей, будем ими руководить. Как делал Дисней“. Саша безумно хотел студию-фабрику, студию — учебный центр. И ориентировался в этом на Диснея. А я… Когда делаю свой проект, то должен рисовать и одушевлять все сам от начала до конца. Все своей рукой. Понимаешь? Пусть даже мне самому это не слишком нравится. Ни в процессе, ни в результате. Я-то знаю, что есть люди, которые могут что-то сделать лучше меня. Но… Не могу. Искренне говорю. Приступая к „Молоку“, дал себе зарок: „Всё. Этот фильм сниму с другим художником“. Надо изменить персонажи. Я устал от своего стиля. Он однообразный, узнаваемый, начиная с фильма „Его жена курица“… Хотелось чего-то совершенно иного. И вот я стал привлекать других художников. Они начали рисовать. А когда я взял карандаш и начал работать с этими чужими персонажами, я взвыл. Выходила корявость невероятная. Ну не мог я их двигать. Они не слушались, не одушевлялись. И тогда я начал чуть-чуть их корректировать. Здесь подправил капельку. Здесь. Еще. А потом… Выбросил к чертовой матери все в корзину. И сделал по-своему. Сразу все зажило, задышало…

   

    Л. Малюкова. Для тебя важно это краткое расстояние от руки к листу, целлулоиду, экрану. Для Саши главным была все же идея, он — Вдохновитель с большой буквы. Конкретных фильмов — своих и чужих. И еще гигантских проектов, каким стал национальный проект, цикл сказок „Гора самоцветов“.

   

    В этом было его бесстрашие. Когда все говорили: „Это невозможно“, он просто начинал делать, пробивать, сплачивать под флаги новой идеи людей…

    И. Ковалев. Но Саша — больше режиссер, чем художник…

   

    Л. Малюкова. Режиссер в самом широком смысле. Фильмов. Студии, которую он сотворил с чистого листа. Волшебного дома-Корабля, который он строил все последние годы. Своей судьбы и судеб многих-многих аниматоров, которых он вовлек в орбиту своего мощного таланта, сорвал с места, притащил на „Пилот“…

   

    И. Ковалев. Студия была для него всем. Она дала ему ту самую волшебную возможность: творить сразу несколько проектов вместе с единомышленниками.

   

    Л. Малюкова. Правда ли, что ты готов взяться за восстановление и завершение „Прибытия поезда“, проекта его жизни?

   

    И. Ковалев. Вот только что говорил с директором студии Игорем Гелашвили. Напугали меня просто ужасно. Все уничтожено. Только на DVD остался материал, снятый с монитора монтажного стола. Я понимаю, что это конец. Но тут догадался спросить: „А где тот исходник, который был на монтажном столе?“ Черновая пленка вроде осталась. Ну, слава богу. Теперь буду выяснять, насколько можно технически все это переводить в цифру… Очень надеюсь, что можно. Это ведь наш общий проект. И сценарий мы писали вместе, и все персонажи — мои. Концовки, правда, мы так и не сочинили… Все как-то руки не доходили. Но ясно, что это нужно делать. Не откладывая. Саша бы меня поддержал. И потом… Он заслужил эту премьеру.