Ее называли русской Одри Хепберн за дерзкий характер и застенчивый взгляд. Она была искренна в привязанностьях, но непреклонна в творчестве. Она не вставала на сторону большинства, если душа склонялась к изгою. И часто, защищая слабых, сама впадала в немилость. В жизни актрисы Натальи Величко были разные периоды, но она считает себя счастливой и благодарит за это Бога.

    Поцелуй под курточкой

    - Какой период вашей жизни вам кажется самым счастливым?

    - Думаю, это детские годы, они для каждого самые светлые и безоблачные. Как сказал Лев Толстой, человек формируется до семи лет. Так вот, до этого возраста я жила в исключительных условиях. В 37-м году моя мама была сослана во Фрунзе. Точнее, был сослан ее муж, а маме поставили условие – если она отречется от него, то ее оставят в Москве. Моя мама тогда училась на последнем курсе Московской консерватории, ей предсказывали великолепное будущее – у нее был уникальный голос. И, несмотря на это, она все бросила и уехала с мужем - тогда у русских женщин было не принято бросать любимых в трудной ситуации. Но потом оказалось, что она зря пожертвовала своей карьерой, там, во Фрунзе, ее муж завел отношения с другой женщиной, мама, узнав об этом, развелась с ним и уже собиралась вернуться в Москву, но.… Так получилось, что во Фрунзе мама встретила очень много интересных, творческих людей, туда ссылали свет русской интеллигенции, и ради общения с этими замечательными людьми она осталась. К тому же очень скоро она познакомилась с моим папой. Он был музыкантом, играл на всех духовых инструментах, даже свой оркестр имел. В общем, этот творческий союз завершился рождением меня в 41-м году.

    - Часто рассказывают, что у детей военного периода было непростое детство?

    - Война была далеко, я не помню ни голода, ни разрухи, помню изумительную природу, зелень, море цветов, арыки с прозрачной водой и заснеженные вершины Алатау – казалось, что горы совсем рядом, и я все-время просила маму отвести меня туда. Было очень привольно и совершенно нестрашно одной, без взрослых гулять по городу. А вечером я шла в театр – на работу к папе с мамой. Я все спектакли пересмотрела в раннем детстве, из оркестровой ямы. Помню, шла опера «Чио-Чио-Сан», а мне очень нравилась одна ария, музыка настолько меня завораживала, что однажды я забылась и начала петь. Голос у меня был звонкий, услышал весь зал! В общем, с детством мне повезло, я жила в очень ярком, раскрашенном мире. Ну а потом в 48-м году мы переехали в Москву.

    - Как встретила Москва?

    - Было очень трудно привыкнуть – у меня все время кружилась голова, и казалось, что дома падают на меня, настолько они были высоченными. Из цветущего оазиса я попала в сумрачный, серый, холодный город. И конечно я уже не могла идти гулять куда захочется. Со школой тоже не все было легко – во Фрунзе я пошла в первый класс и окончила первую четверть на отлично, мне нравилось учиться, для меня это было игрой. А в Москве учеба стала трудом: параллельно меня водили в музыкальную школу, я очень уставала, потому что стремилась везде учиться только на пятерки. Но зато я была единственным ребенком в районе, который занимался музыкой, ко мне все относились, как к уникуму.

    - В таком случае вы, наверное, рано почувствовали на себе внимание мальчиков?

    - Ой, нет - сначала обучение было раздельным, с мальчиками нас соединили в шестом классе. Я очень их стеснялась. Часто вспоминаю один случай, как мы с подружками гуляли во дворе школы, и один мальчишка, накрывшись с головой курточкой, подбежал ко мне и поцеловал в щеку. Я до сих пор не знаю, кто это был, но очень благодарна тому мальчику, потому что он подарил мне то чувство, в котором я очень нуждалась – уверенность в себе и ощущение, что я кому-то интересна, что на меня обратили внимание. Прошли годы, я стала актрисой, много снималась и однажды в витрине фотомастерской увидела свой большущий портрет, стала ходить мимо той фотомастерской чаще, и все время видела свой портрет – он красовался в витрине много лет, пока совсем не выцвел. Мне почему-то кажется, что портрет поставил тот самый мальчик – мой тайный воздыхатель. Может быть я не права, но мне приятно так думать.

    Не по своей воле

    - Теперь, зная, в какой творческой семье вы росли, нет смысла спрашивать: было ли решение стать актрисой случайным?

    - Да, именно случайным, к тому же и не моим собственным - я во ВГИК поступила, потому что так решили мои подруги. Я занималась музыкой, училась в очень хорошем музыкальном училище и при этом обожала развлекать и смешить своих подружек: все время рассказывала анекдоты, передразнивала известных людей, придумывала какие-то шутки, могла на спор пройти в кинотеатр без билетов, да еще подруг за собой провести – мы пробирались в зал, когда зрители оттуда выходили, говорили, что мы забыли там перчатки, а потом прятались за шторкой до тех пор, пока в зал ни начинали запускать людей на следующий сеанс. Во время занятий вокалом от нашей троицы все время раздавались смешки, за что педагоги постоянно выгоняли нас из класса. А рядом с училищем был кинотеатр «Ударник», куда мы, выставленные с уроков, прямехонько и шли. Так началась моя причастность к кино. В моей группе училась одна девушка, которая долго за мной наблюдала и однажды подошла с предложением: «Мне очень понравилось твое лицо. Моя сестра работает в фотолаборатории ВГИКа, не могла бы ты в воскресенье прийти посниматься?». Конечно, я пошла, мне было так приятно, что мое лицо кого-то заинтересовало! К тому же, на студии ко мне так хорошо отнеслись! Мне сделали невероятно красивые фотографии, такие фотографии у меня были единственный раз в жизни! И все время твердили, что я похожа на Наташу Ростову, вот, мол, сейчас Сергей Бондарчук будет экранизировать Толстого и ты обязательно должна поступить во ВГИК, чтобы в этом фильме сыграть Наташу. Они так решили за меня! И что странно - мне в жизни всегда лучше удается то, на что меня кто-то направляет, а не то, что я делаю по своему стремлению. Я совершенно не была готова к экзаменам, школьную программу уже успела подзабыть, да и на конкурсе я выглядела не очень, читала так себе – просто меня несла судьба. Кстати, экзамен принимал Герасимов, позже этот человек очень много сделает для меня, он будет меня опекать всю свою жизнь.

    Пролетела, как фанера над Парижем

    - И вы поступили?

    - Неожиданно для себя. И тут моя эйфория закончилась. Во-первых, как-то надо было сообщить маме, что я бросила музыкальное училище. Мама была в шоке, но буря длилась недолго. Проблема была в другом: я оказалась совершенно непригодной к этой профессии – на сцене я зажималась, руки-ноги холодели, язык немел. После первого экзамена меня стали готовить к отчислению, но пришли на помощь ребята моего курса, уговорили педагога оставить меня еще на пол-года. С грехом пополам, я перебралась на второй курс. А на втором курсе судьба вдруг вспоминает о том, что я обязательно должна сыграть Наташу Ростову и меня на самом деле вызывает съемочная группа картины «Война и мир». Моим партнером стал Андрей Кончаловский, он пробовался на Пьера Безухова. Сергей Федорович Бондарчук очень долго присматривался к нашему дуэту, заставлял репетировать много разных сцен, пробовал меня с другими артистами, но снова ставил с Кончаловским.

    - Андрей Кончаловский всегда пользовался большим успехом у представительниц слабого пола, да и сам любил женщин. Какое впечатление он произвел на вас? Наверное, ухаживал?

    - Немножко… Он очаровательный! В него все были влюблены…. И мне он не мог не нравиться. Но я очень быстро поняла, вернее, чутьем почувствовала, что для меня этот мужчина опасен, уж слишком я тогда была для него юной и неопытной, чтобы снести все маневры его чересчур творческого характера. Мне кажется, если бы я в него серьезно влюбилась, а он бы меня бросил, я просто не перенесла бы.

    - Почему же роль досталась не вам?

    - Трудно сказать, возможно, это какие-то внутренние интриги. На первых же пробах Сергей Федорович сказал мне несколько комплиментов, что у меня есть безусловные данные для этой роли, что внешне я просто идеально подхожу, и что если хорошенько поработать над характером, то из меня получится истинно Толстовская Наташа Ростова. Но потом, почему-то я перестала с ним встречаться на съемочной площадке, и мне стало не хватать его одобрения и поддержки, его добрых глаз – у него ведь были удивительно добрые глаза и невероятно внимательное отношение к актерам. И так получилось, что с ним все было легко, а без него… вернулся мой внутренний зажим. На какое-то время обо мне вообще забыли, перестали вызывать на пробы, и тогда я сама позвонила в киногруппу, а мне ответили, что на мое место уже взяли другую актрису. Я ужасно расстроилась. Еще бы, можно сказать, что я из-за этой роли во ВГИК пошла, до этого момента все было похоже на игру, или даже на сказку, которую для меня сочинили подружки, и которая страничка за страничкой становилась реальностью. А тут вдруг оказалось, что в жизни не все идет строго по сценарию. Тогда меня сильно поддержал Иннокентий Михайлович Смоктуновский, мы познакомились на кинопробах, его приглашали на роль князя Балконского, он меня «поднакрутил» попросить о роли Бондарчука лично. И я пошла к Сергею Федоровичу. Он вроде бы пообещал еще раз меня послушать, сказал позвонить ему на киностудию, но, сколько я ни звонила, меня с ним так и не соединили, видимо все уже давным-давно было решено.

    - «Пролетели» вы с Наташей Ростовой, как фанера над Парижем»… Видно, не судьба вам было сыграть эту роль?

    - В том то и дело, что судьба! Наверное, я что-то сделала не так, прогневила Бога, и он меня наказал, но судьба все равно привела меня к этой героине. Получилась совершенно мистическая ситуация. Мой четвертый фильм «Третья молодость» был совместного Советско-Французского производства, и на премьеру во Францию поехала я одна – провела целую неделю в Париже. Вдруг мне приходит приглашение на премьеру «Войны и мира»! Я, почему-то, уверена, что это по просьбе Бондарчука. Но случилась нелетная погода, из России никто не прилетел, я была единственной русской актрисой на премьере, и весь свет Франции, собравшийся на этом торжественном мероприятии, был уверен, что Наташа Ростова – это я, меня поздравляли, целовали ручки и называли меня на французский манер «НаташА». Вот ведь как судьба изловчилась, чтобы я все-таки оказалась на этой премьере!

    Танец с предложением

    - Это была ваша первая поездка заграницу?

    - Нет, что вы? Когда-то в детстве мы с мамой шли по улице Горького мимо цветочного магазина. В витрине я увидела необыкновенно красивую белую сирень, даже остановилась, залюбовавшись ею. Мама тогда сказала: «Когда-нибудь ты вырастишь, станешь знаменитой пианисткой, поедешь в Париж, и после твоего выступления тебе подарят такие же красивые цветы». Мама, как будто знала, что мне суждено побывать в Париже. На показе моего первого фильма «Тишина» мне подарили очень красивые цветы, только не белую сирень, а черные розы.

    - Париж – мечта любой женщины, а уж тем более женщины советской. Какое впечатление произвел этот центр моды и любви на вас?

    - Фантастическое! Когда я вернулась домой, и мама спросила: «Ну, как там Париж?!», - я ничего не могла ответить, я плакала. У нас вообще было странное представление о загранице, когда «туда» уехали Тарковский и Кончаловский, они всячески нахваливали жизнь за рубежом, говорили, что там вечный праздник, а здесь нескончаемая темень и тюрьма. Конечно, первое впечатление было очень праздничным: нашу делегацию привезли в роскошную гостиницу, поселили в шикарных апартаментах, устраивали нам великолепные ужины в ресторанах – нас принимали, как инопланетян, потому что мы для всего мира были закрыты, о нас никто ничего не знал – «загадочные русские». Но в отличие от выше названных коллег, я понимала, что помимо праздника, есть еще и будни: для меня было дикостью увидеть нищего, оборванного старика, который сидел на голом асфальте, а рядом лежал кусок хлеба с сосисечой, его завтрак. Меня ограбили в Париже, украли сумочку с деньгами, и я поняла, что во Франции тоже есть воровство…

    - Вы несколько раз выезжали в Париж, такое «постоянство» не заинтересовало наши спецслужбы?

    - Это больная тема для нашей семьи, потому что моя мама настрадалась от властей. Она меня не раз предостерегала: «Наташа, если тебе будут что-то предлагать, ни в коем случае не соглашайся. Даже если будут обещать «горы золотые», потому что это чревато печальными последствиями, рано или поздно тебя уничтожат». Так что когда это произошло, я очень испугалась. Я собиралась ехать в одну из соцстран по туристической путевке, вдруг меня вызывают в особый отдел и начинают вести недвусмысленные речи о службе на пользу государству. Я пыталась делать вид, что не понимаю до тех пор, пока мне не предложили напрямую работать в разведке. Я отказалась, осознавая, что турпоездки мне теперь не видать. Но, как ни странно, за границу меня выпустили, и ничего страшного со мной не произошло.

    - А у вас не было возможности остаться за границей, поработать там, а может быть и устроиться навсегда?

    - Был один уникальный шанс – видимо, судьба решила искупить передо мной вину за Наташу Ростову. Это был январь 1964 года, вместе с режиссером и сценаристом «Тишины» мы поехали на показ в Финляндию. После фильма – шикарный банкет в ресторане. Вдруг меня приглашает на танец финн. Двигаясь в танце, мы приближаемся к тройке очень элегантных и важных мужчин, все такие: в черных смокингах с бабочками. Переводчик говорит: «Это директор киностудии «Metro Goldwyn Mayer», рядом режиссер Дэвид Лин и продюсер картины. Они хотели бы вам предложить главную роль в своем новом фильме «Доктор Живаго». А я к тому времени уже успела прочитать эту дефицитную книжку Бориса Пастернака, может быть одна из самых первых в Союзе. Меня это предложение так захватило, что я не в силах была отказаться, хоть я и понимала, что такая авантюра совершенно безнадежна. Я бегом к нашему дипломату и делюсь своим восторгом. Вижу, прямо у меня на глазах с его лица сходит кровь, он становится белым, как полотно и дрожащим полушепотом мне говорит: «Вы соображаете, что говорите? Вы же советская актриса! Танцуйте-ка обратно и скажите этим американцам, что у вас много работы». И я «потанцевала»… «Извините, я посмотрела свой график, у нас ничего не получится», - эти слова я выдавила из себя с трудом, так мне не хотелось отказываться от предложения. И ведь мне достаточно было сказать: «Да!», все остальное устроили бы американцы, все хлопоты, связанные с выездом из страны, но… но вернуться бы в Россию я бы тогда не смогла никогда. Я это понимала. Как понимала и то, что маму мою сразу бы «хватила кондрашка», что я там, заграницей, все равно бы не смогла жить и погибла бы, потому что та система для меня неприемлема, потому что единственное место на земле, где еще осталось душевное тепло – это Россия.

    Повезло с покровителем

    - Вам повезло застать Россию в самые разные периоды. Как, по-вашему, когда лучше жилось?

    - Об этом даже раздумывать не надо, хоть и говорят о коммунистах только плохое, но настоящая демократия была как раз за несколько лет до перестройки. Я очень любила ездить с концертами, порой заезжала в такую глушь, куда только на вертолете добраться можно. И в одном Сибирском селении я увидела такую роскошную жизнь! Там все женщины ходили в соболях, я тоже купила себе соболей по очень невысокой цене, там кормили нас икрой, языками и свежей строганиной, там люди жили в добротных домах, а работали только мужчины…. А потом начались концерты за ситец, колбасу и парных цыплят. Сейчас русский человек так унижен, что никакой национальной гордости не осталось. А если бы вернуть русским людям веру в какую-нибудь идею, хоть в самую утопичную, типа коммунизма, тогда бы и жить стали лучше, потому что наш народ силен верой и духом.

    - Вы обмолвились о том, что вам очень помогал С.А. Герасимов. Разве вы учились у него на курсе?

    - В том то и дело, что нет. Я с ним познакомилась, когда первый раз была в Париже с «Тишиной», он как-то сразу стал проявлять ко мне интерес. На банкете он долго ко мне присматривался, издалека наблюдал за мной, а потом подошел и говорит: «Наталья, по глазам вижу, что ты умеешь хорошо петь». - «А как вы догадались?». – «Вижу. Не кокетничай, давай пой».

    - Вы ему понравились!

    - Наверное, он ко многим актерам относился с симпатией. И я спела «Однозвучно звенит колокольчик», спела так трепетно, высоко! Французам очень понравилось, а Сергей Апполинарьевич одобрительно кивал. Потом мне подарили альбом известного французского художника, а Герасимову кулинарную книжку, и он ко мне пристал: «Давай поменяемся». Я отшутилась, что, мол, нехорошо подарки передаривать, а на самом деле, мне просто было жалко выпускать из рук такое великолепное издание – я была настоящей книжной маньячкой. На этой любви к книгам мы с ним и подружились, я обожала перед ним прихвастнуть своими знаниями, «распустить перья», мол, вот какая я интеллектуалка! Он очень хорошо ко мне относился и даже однажды сказал: «Наталья, я тебе разрешаю пользоваться моим именем, как хочешь». – «Как это», - удивилась я. – «Как сама решишь». И я пользовалась, я говорила, что Герасимов ко мне хорошо относится, это здорово помогало – он был на очень высоком счету везде. И я всегда гордилась, что я единственная их «чужих», не из его учеников пользуюсь его покровительством и помощью.

    - А как же Тамара Макарова, его супруга? Говорят, она редко кого из женщин допускала к дому.

    - Видимо, я ей нравилась, я часто бывала у них дома, и Тамара Федоровна всегда очень тепло меня принимала. Однажды мы по-женски «шептались», и она была очень удивлена, что мне так долго не дают никаких званий: «Кому-то ты, Наталья, дорожку перешла, - предположила она, - рассказывай, что ты такое натворила, что о тебе в Союзе кинематографистов и слышать не хотят. Думай, кто наверху в числе твоих врагов?». Я была удивлена, я считала, что я такая хорошая, что меня все должны любить.

    - Кому-то не ответили взаимностью. На хорошеньких актрис обычно за это обижаются.

    - Был один случай, с работой связанный… Я только сейчас стала догадываться, кто этот человек. В юности я была дерзкой и принципиальной, мне казалось, что честная девушка должна быть такой, но видимо, кого-то это обижало…Позже, когда я стала поумнее подобных предложений уже не поступало, обо мне уже сложилось мнение, как о неприступной. А зря, глядишь, с годами я бы могла выгодно распорядиться подобным случаемJ. Все-таки, чего греха таить, творчески я недостаточно реализована. Потому еще и режиссерский факультет ВГИКа закончила и даже художественный фильм сняла на «Мосфильме» «Ураган приходит неожиданно» по сценарию Сафронова, мне дали полную свободу творчества, и я ею воспользовалась – украсила фильм народными промыслами, историей, творчеством Рериха – я как раз в то время дружила со Святославом Николаевичем. Получилось так, что я попала на выставку этого замечательного художника и была очарована его картинами с изображением гор, потом мы познакомились, дружили, я даже ездила к нему в гости, в Индию, была у него дома. Фильм получился хороший, мне даже дали первую категорию. Но после этой работы от меня отвернулись многие коллеги.

    - Ну, да, Сафронова называли космополитом, еще какими-то нехорошими словами, и вообще не очень любили…

    - Для меня это не имело значения, сценарий мне понравился. Меня предупреждал Евгений Симонов, что я навлекаю на себя немилость, но что мне оставалось делать? Этот сценарий стоял в плане, а другой мне не предлагали, когда бы еще у меня появилась возможность снимать кино? Слова Евгения Рубеновича я очень скоро вспомнила. Был очень яркий случай: покойный Саша Кайдановский везет меня на вечеринку, по пути я ему рассказываю, что собираюсь снимать фильм по сценарию Сафронова. Ни слова не говоря, Саша останавливается, открывает дверь машины и говорит: «Выходите!» Настолько ему было неприятно, что я этого автора собираюсь снимать. Я спокойно вышла. Потом Саша извинялся, но заметил: «Вам никто из интеллигентных людей не подаст руки».

    Выгодную партию профыркала.

    - Вы такая независимая и принципиальная только в работе, или в личной жизни тоже отдавали предпочтение изгоям?

    - У меня очень странная жизнь, может, я и сама странная. Я часто влюблялась, но в основном это была платоническая любовь. Я и замуж сходила как-то нелепо, странно – об этом браке и вспоминать не хочется. Вокруг меня всегда было много влюбленных мужчин, но они боялись ко мне приблизиться. А я тоже была застенчива, поэтому проявить инициативу стеснялась. Те, кто меня не боялся, чаще всего оказывались нахалами, про которых за версту ясно, что эти люди не моего уровня. На таких я фыркала. К тому же, профессия актрисы для серьезных мужчин не была привлекательна. Помню, однажды я сидела в поликлинике, я была хорошо одета, спасибо Славе Зайцеву, который меня одевал, я неплохо выглядела. Со мной заговорил очень симпатичный и серьезный молодой человек. Познакомились. Он меня не узнал, человек ученый, кино с моим участием не смотрел. Некоторое время мы общались, вели долгие, интересные разговоры, мне было весело играть в эту конспирацию, и я представляла, как же он обрадуется, когда узнает, что я известная актриса. Я даже хотела, чтобы мы с ним пошли на какой-нибудь мой фильм, чтобы он увидел, подпрыгнул от восторга…Не тут то было. Он узнал о моей тайне сам и тут же исчез, объяснил, что ищет жену для дома, для детей, чтобы была привычная семья, а артистка – это профессия легкомысленная.

    - Наверное, слабый мужчина, коль побоялся связать с вами жизнь.

    - Уж Лев Толстой, каким неслабым был, а в жены выбрал бедную, некрасивую и смирную. Так что для меня подходящего жениха не находилось. На одном концерте ко мне подошла женщина и сказала: «Мой сын, как вас увидел, сразу влюбился, много лет не женится, такую, как вы не может найти, хоть и живет в Париже». Я ей отвечаю: «Ну, где же вы были? Я уже десять лет одна живу». Да, я очень долго была одна, подруги говорили, что на мне порча – венец безбрачия. А мне всегда так хотелось обрести настоящую семью!

    - Ну а коллеги по цеху – им то чего бояться… Правда говорят, что актерские браки непрочны.

    - У меня не только семейных отношений, даже продолжительных романов с коллегами не получалось, все как-то мимолетно, несерьезно – не о чем и вспомнить. Как-то так получалось, что я влюблялась весьма легкомысленно – по внешним признакам, а за красивой оболочкой оказывалась пустота. За все время моего одиночества у меня был один верный поклонник, очень долго меня добивался, иногда исчезал из моей жизни, потом снова появлялся, мы дружили, немного сближались, потом опять отдалялись, но какая-то невидимая нить между нами была все годы. Он недавно умер… Глупая я, наверное, была, следовало бы присмотреться к моим поклонникам, может быть, кого и выбрала бы себе для жизни. В общем, замуж я вышла только в 46 лет.

    - А вы говорите, нет смелых! Наверное, ваш избранник незаурядная личность?

    - Николай Николаевич Лисовой - известный, уважаемый историк и богослов, вел на телевидении программу «Православный календарь» и вообще очень интересный, начитанный и умный человек. Никакой романтики в нашем знакомстве не было. годы шли, с творчеством все зашло в тупик, здоровье тоже уже не становилось лучше, мама умерла, и я осталась совсем одна. Я очень страдала от одиночества, и однажды просто попросила своего доброго знакомого познакомить меня с каким-нибудь хорошим человеком. Он и привел Николая Николаевича ко мне на день рождения. С тех пор уже пятнадцать лет мы вместе, детей, конечно, у нас нет. Безусловно, это совсем другое чувство, не как в юности, я сразу поняла, что он надежный и серьезный человек, что от него есть чему научиться, что у нас много общего. Теперь для меня семья и дом важнее всего. И если кто-то обижается, что я перестала звонить, что я нигде не появляюсь, я в оправдание говорю: «Я теперь замужняя дама!».

   

    Катерина РОМАНЕНКОВА, Татьяна АЛЕКСЕЕВА