Виктор СУХОРУКОВ как актер рождался несколько раз. После «Бакенбард» его редкий талант оценили несколько критиков. После «Комедии строгого режима» и «Бедного, бедного Павла» – кинематографические круги. После «Брата» и особенно «Брата-2» – молодежь. После «Острова» – весь остальной народ. Скоро выйдут еще два новых фильма с его участием – «Без вины виноватые» Глеба Панфилова и «Пассажирка» Станислава Говорухина. Встреча актера с корреспондентом «НИ» произошла сразу же после его возвращения из Германии, где Сухоруков представлял картины «Ленфильма», которому стукнуло 90 лет.
– Как прошла ваша поездка? О чем рассказывали?
– О чем может говорить актер? О своей работе на «Ленфильме», я ведь на нем начинал работать и на нем состоялся как актер. Ведь студия СТВ Сергея Сельянова, фильмы которой сделали меня известным, находится, как вы знаете, на территории «Ленфильма».
– Много было зрителей на ретроспективе?
– Увы. Даже русскоязычная публика не пришла. Как выяснилось, об этом показе мало кто знал…
– Однако вы, как я заметил, приехали очень воодушевленным.
– Это правда, и вот почему. В субботу я пошел прогуляться по центру Гамбурга. Смотрю – площадь возле ратуши вся запружена народом. Сидят на лавках, на ящиках из-под пива, на подушках, на коленях друг у друга, сидят с едой за столами по периметру. Сидит киномеханик в своем фургончике, ест салат из пластмассовой банки. Сначала поставил ролики новых американских фильмов, потом запустил свое, немецкое кино. Камерный такой фильм. Но с каким же удовольствием они его смотрели! Я стоял и думал – зачем война? Зачем вражда? Зачем ненависть? Зачем эта мракотня и мрачкотня, когда можно жить в спокойном мире и в изумительности жизни? И так мне захотелось в эту секунду превратиться в террориста, захватить этот фургон, вставить барабаны с пленкой и ударить по немцам! Я уже представил себе, как полицейские хватают меня, а я продолжаю до последнего крутить ручку, а когда меня тащат в машину, кричу: «Даешь российское кино! Даешь «Ленфильм»!
– Да это же почти сцена из фильма Юрия Мамина «Бакенбарды», где вашего героя, бесноватого вождя пушкинистов, милиционеры хватают за подрывное чтение стихов Пушкина у Казанского собора…
– Точно. Вот же нафантазировал себе… Но это еще не все. Приезжаю домой, пью чай, включаю телевизор, хотя редко его смотрю, и вижу на «Евроньюс» этого румынского режиссера, который в прошлом году получил главный приз в Каннах…
– Кристиана Мунджу?
– Вот-вот. Рассказывает, что в Румынии кинопрокат погиб на корню – на 20 миллионов человек осталось всего 50 кинотеатров. Ужас! Правда, на Украине, я читал, 70, а там население в два с половиной раза больше. Так этот парень, что бы вы думали, купил фургон, вмонтировал в него проекционный аппарат, сделал кинопередвижку и покатил по родной стране показывать народу свой фильм! И с большим воодушевлением описал, как его встречали, сколько народа собиралось вечерами на площадях маленьких городков. Он как ребенок радовался тому, что румыны любят свое кино и ждут его, а его все не показывают и не показывают. А у нас разве не так? Почему наше настоящее кино не интересует наших прокатчиков? Почему с их помощью кассу гребет картина, которая побила все рекорды безвкусицы, безнравственности и бескультурья?
– Вы имеете в виду «Самый лучший фильм»?
– Это вы сказали, я нарочно не стал его называть. Как прокатчики не понимают, что если сегодня обманутые рекламой люди на это придут, то завтра их уже не будет не только на этом, но и на других фильмах?! Они будут скачивать кино из Интернета, покупать пиратские диски, но не пойдут в кинотеатры, потому что там их обманывают! Мне многие говорили, что лучше будут смотреть дома с друзьями за пивом, потому что будут иметь возможность в любой момент прекратить просмотр, ничего не теряя. Они хотят управлять процессом и не хотят, чтобы ими манипулировали. Рейтинг фильма надо измерять не в кассе, а на выходе из кинотеатров, когда зрители говорят то, что думают. Словом, захотелось мне купить такой же фургон и поехать по стране, у нас-то она побольше и помиллионнее, чем Румыния. Не ради заработка (мне достаточно, чтобы встретили, накормили и спать положили), а чтобы фильмы дошли до тех людей, для которых они сделаны…
– То есть вы готовы повторить путь своего героя из «Агитбригады», который во время войны ездил по деревням с проекционной установкой и концертной бригадой?
– Конечно. Если б вы знали, как радуются этим приездам! В Тульской области меня встречали с кокошниками и с хлебом-солью. А послали меня туда в качестве премии кинотеатру, который выжил и сохранился. И они расстарались: расставили вдоль стен столы с вырезками из газет – просто музей Виктора Сухорукова. В конце моего выступления встает интеллигентная женщина и говорит: «Спасибо вам, Виктор Иванович, у нас таких встреч не было с 68-го года!». Что же у нас делается? Смотреть на артистов по телевизору осточертело, люди истосковались по живому общению, и почти никто этой пустоты не заполняет. Я понимаю этих ребят – «промотеров», «продакшенцев», «дистрибьюторов» и как их там еще – хотя названия у них как в зоологическом музее. Они на рынке крутятся, им зарабатывать надо, а на ком сейчас заработаешь? На подростках-тинейджерах, которые жрут поп-корн и сосут кока-колу. Ладно, пусть жуют, лишь бы приходили. Но зачем же вы к жвачке подаете такой товар, что когда-нибудь проснешься, а вокруг одни дебилы – ни истории, ни страны, ни матери, ни отца не знающие… А когда кто-то хочет прокатить нормальный человеческий фильм, ему говорят: «Не бери, прогоришь!» Это мне директриса кинотеатра тульского рассказала, чего наслушалась от коллег, когда купила «Агитбригаду». На всякий случай купила, чтобы школьникам показывать да по случаю Дня Победы.
– Боитесь, что кино погибнет, а останутся лишь товары для визуального потребления?
– Боюсь. Когда-то в связи с приходом кино говорили о гибели театра. Театр выжил лишь потому, что сама человеческая жизнь – это театр. Кино же попало в зависимость от технического прогресса и может сдохнуть, идя за ним. Но зачем ему эта гонка за зрелищностью? Ведь на самом деле зрелищем может быть все. Пошел человек на охоту – зрелище. Убил зверя – зрелище. Разделывает тушу – зрелище. Жарит мясо на костре – зрелище. После ужина сшивает шкуры – зрелище. Зачем человеку «Звездные войны» или какое-нибудь «Нашествие марсиан»? Какое отношение они имеют к его жизни? Посмотрите – развелось огромное количество психологических консультаций, где люди ищут ответов на вопросы, которые не могут решить сами. А сколько телепрограмм, где и брошенные жены, и «суд идет», и чего только нет! И люди смотрят в надежде получить ответ. Но разве можно сравнить то, что дает ток-шоу, с тем, что может дать кино?! Кино может сделать так, чтобы человек просветился – буквально просветился. Что меняется в людях, когда они, помолившись, выходят из церкви? Лица! Пусть ненадолго, до дверцы «Мерседеса», но просветляются же! Настоящее кино снимается ради света. И не надо для этого никаких технических приспособлений. То, что происходит между двумя людьми, между двумя ладонями, то, что может запечатлеть самая простая камера, – это уже целый мир, которого достаточно для кино. Возьмите «Простые вещи» – фильм-то простой, не призовой и не фестивальный даже, а как его приняли – и на «Кинотавре», и на «Белом слоне», и на «Нике», и на «Золотом орле»! Значит, нужно кино без технологий, без спецэффектов, кино-разговор, кино-взгляд? Возможен же художественный конфликт без стрельбы, крови и космических пришельцев, просто с повышенной температурой.
– Вы хотите сказать, что кино отличается от жизни повышенной температурой?
– Конечно. Меня вот иногда спрашивают, почему я выступаю в повышенном тонусе. А как иначе? Любое выступление – это шоу. Я себя представляю, а поскольку не пою и не танцую, что само по себе преувеличение, то преувеличенно жестикулирую, преувеличенно говорю, у меня преувеличенная мимика. Я должен увеличить себя в глазах Публики, которая ведь тоже увеличена в сравнении с одним человеком. Говорить с одним человеком – это один градус, а с сотней людей – другой.
– А когда вы говорите со мной, но для газеты?
– Форсирую, но все-таки не так, как вживую перед залом.
– Многие считают, что повышенной температуры мало. Что публике нужны немыслимые ситуации и стресс.
– Я согласен и с тем, что встряска необходима, и с тем, что когда человек видит на экране немыслимое, то остается доволен. Но я могу рассказать вам сто одну немыслимую и в то же время совершенно обыденную историю! Как мать выбросила ребенка с балкона, как ушел человек от жены, бродил по тайге двадцать лет, а потом его обложили и застрелили, как зверя. Или про сектантов в пещере с двумя трупами. Сядьте в электричку и проедьте по маршруту Москва–Петушки – будет вам 50 серий без всяких технологий. Таких, что «Бедная Настя» рядом не стояла, а уж прекрасная няня – тем более.
– Думаю, что по вам все еще плачет роль Венички Ерофеева. Жаль, что наши режиссеры до сих пор не экранизировали эту книгу.
– Может, это и нескромно, но я разделяю ваше мнение. С радостью сыграл бы.
– О чем вас обычно спрашивают зрители?
– О личной жизни и о заработке. Думают, что я богат. Не знают, что заработок не пропорционален числу появлений на экране. Хотя мне говорили, что в телеиндустрии люди просят огромные деньги. Не верю, потому что деньги приходят из рынка, а у нас настоящего рынка нет, и если кто-то много получает, то по блату или по сговору.
– Я с большим интересом смотрел в прошлом году, как вы вели телепрограмму «Дневник Выборгского фестиваля». Как заводной апельсин. С адреналином и драйвом. Мне очень понравилось.
– А мне нет.
– Почему?
– Потому что ничего не успел посмотреть из-за этой работы. Обычно на фестивале я впитываю кино, как губка, и потом могу об этом думать и говорить. А тут только нервы сжигаешь. Мне не раз предлагали быть ведущим, но пока кино от меня не ушло, я не соглашаюсь. Знаете, раньше я думал, что мой дом – театр, а кино – что-то вроде дачи. Но вышло так, что прожил я свою жизнь пока на даче, а на сцене появлялся лишь изредка. Правда, сейчас появилось несколько интересных театральных проектов. Только не спрашивайте, не хочу заглядывать вперед, пока все зыбко.
– Вы в той телепрограмме прочли свое четверостишие про кино. Напомните, а?
– «И увидела мама в окно:
Мое детство бежит с табуреткой.
И кричало, что едет кино
На замен лимонада с конфеткой».
